IngradMedia продолжает исследовать национальные традиции в московской архитектуре. Вслед за итальянским следом в нашем зодчестве – об уголках Англии в российской столице.
Великобритания никогда не была нашим другом – максимум союзником (как во времена Отечественных войн против Наполеона и Гитлера). Отношения с британской короной бывали сложными, бывали просто неприязненными. При этом российская англомания, касающаяся и дизайна, и бизнеса, и стиля жизни – известный факт отечественной культуры. Чью блоху, например, подковывал лесковский Левша? На чей манер хозяйствовал отец пушкинской «барышни-крестьянки» Лизы Муромской?
Эта самая англомания породила в Москве несколько замечательных образцов британской архитектуры – мы имеем в виду те здания, которые были построены или заказаны уроженцами Соединенного королевства либо явным образом навеяны английскими реалиями. Экскурсию логично начать с эффектного, но не сочетающегося с окружающей обстановкой здания британского посольства на Смоленской набережной (коллектив архитекторов под руководством Ричарда Бертона, 2000). Его (о, как были недовольны этой инопланетностью московские чиновники тех времен!) сравнивают то с летающей тарелкой, то с самолетом на взлетной полосе. Лаконичные линии, экологичные материалы – не дом, а декларация европейских ценностей.
Но посольство – не единственный, не первый и даже не главный памятник британской архитектуры. Перечислим – по нашей традиции – еще семь.
Пьетро Антонио Солари, уроженец Милана, построил только основную часть главной башни Кремля. Шатер, без которого башню сейчас трудно даже вообразить, возвел тоже иностранец, но другой – шотландец Христофор Галовей (Christopher Galloway). Ориентировался он, как считают искусствоведы, на башню ратуши в Брюсселе. Убранство шатра вышло очень богатым, с элементами поздней готики и маньеризма.
Первоначально Спасскую башню – главный въезд в Кремль, где всегда положено было идти пешком и «ломать шапку» – украшали еще и аллегорические обнаженные статуи, которые москвичи сразу же прозвали «болванами». Больше того: по особому повелению царя Михаила Федоровича статуям прикрыли «срам» суконными повязками. Но вскоре – в 1628 году – произошел пожар, фигуры сгорели вместе с повязками и были демонтированы.
Кстати, часы – символ нынешней Спасской башни – в шатер (взамен более старых) поставил сам Галовей. Это был надежный механизм, который был переделан на 12-часовой европейский стандарт при Петре I и работал на башне до 1770 года.
Здесь уже беспримесно английское здание, от фундамента до купола. Потому что строилась церковь по заказу британской общины в Москве на средства лондонской Русской компании. И архитектурный проект тоже привезли готовым – от ливерпульского архитектора Ричарда Фримена. Правда, сам автор в Россию ни разу не приезжал – строительство курировал москвич Борис Фрейденберг, автор, среди прочего, знаменитых Сандунов на Неглинной. Получилось настолько по-английски, что сами англичане удивлялись – как будто здесь уже и не Москва!
А в советское время здесь был сначала склад, а с 1960 года – Московская студия Всесоюзной фирмы грамзаписи «Мелодия». Великолепная акустика церкви давала, среди прочего, возможность делать хорошие концертные записи. Интересно, что именно здесь, в Воскресенском переулке, по знакомству можно было разжиться не только официальными записями, но и «бутлегами» – джазом, рок-н-роллом, редкими записями. «Моя тетя работала на студии грамзаписи в бывшей английской церкви, – рассказывает москвичка Тамара Шабунина. – Я лет в 16 часто ходила к ней – добывать музыку. Доставала – приносила на танцы и была королевой».
К концу XIX века стало так: если строить дворец – то итальянский или французский, а вот если фабрика или особняк – то надо вдохновляться Англией. Поскольку дворцов почти не строили, а особняков и фабрик строили много – английский стиль в те годы в России был явлением распространенным.
Вот и Савва Морозов, один из первых модников Москвы, заказал молодому, но тоже уже модному Федору Шехтелю особняк в английском стиле. И Шехтель (в Англии ни разу не бывавший и британских корней не имевший) – расстарался со всем своим талантом. Получился один из самых модных в Москве домов, который от Морозовых после самоубийства Саввы попал к Рябушинским, а от них – уже к советским властям (с конца 1920-х годов там – дом приемов МИД РФ).
С виду особняк на Спиридоновке – немного мавританский: смотрите, какие окна в левой части фасада! Какая же это Англия? Самая настоящая: архитекторы времен королевы Виктории работали в империи, «жемчужиной в короне» которой была Индия. Отсюда и эта небольшая «тадж-махаловщина». Кстати, к некоторым крымским дворцам и виллам это тоже относится. Посмотреть на интерьеры особняка Морозовых на Спиридоновке – куда сложнее, чем на внутреннее убранство англиканской церкви. Но проще, чем на интерьеры Спасской башни: каждый год дом приемов МИДа принимает экскурсантов 18 апреля и 18 мая – в дни культурного наследия и музеев.
Еще один чисто английский дом был построен в Москве для промышленника Андрея Львовича Кнопа в Колпачном переулке. Семья баронов фон Кноп – немецкого происхождения, да и автор проекта Карл Трейман был также немцем. Но все-таки особняк вышел в стиле так называемой тюдоровской готики. Все дело в профессии: Андрей Львович Кноп провел около двух лет в Великобритании, изучая новейшие тренды текстильного производства. А британские особняки тогда, бесспорно, были лучшими.
Выбор площадки был связан с вероисповеданием – и отец, Иоганн Людвиг Кноп, и оба сына – Андрей и Федор, были лютеранами. А как раз рядом – в соседнем переулке – и по сей день стоит кирха Петра и Павла (кстати, недавно вновь переданная верующим).
Особняк получился не столь эпатажным, как морозовские, но очень добротным и «дорогим» на вид – поэтому в советские времена здесь практически сразу обосновался Московский горком комсомола (и поэтому отсюда в 1941 году уходила на войну, среди прочих, Зоя Космодемьянская). А в постсоветские времена особняк перешел в частные руки и «работает» домом приемов.
Когда громада первого в Москве современного универсального магазина рядом с Большим театром была достроена, москвичи возмущались: что за устаревший дизайн! Дело в том, что к концу 1900-х годов успел устареть не только стиль викторианской готики, в которой отделан универмаг Мюра и Мерилиза (ныне ЦУМ), но и следующий за ним стиль ар нуво (модерна). Правил бал национальный романтизм и начиналась неоклассика.
А объяснялось все очень просто. Во-первых, Арчибальд Мерилиз и Эндрю Мюр, основатели самого успешного в царской России непродовольственного торгового бизнеса, были британцы – если быть совсем точным, шотландцы. К 1906 году, когда началась постройка здания на Петровке, ни Мюра, ни Мерилиза не было в живых, и главным акционером торгового дома был их бывший управляющий Уолтер Филип – также подданный британской короны. А во-вторых, и сам Филип был человеком уже немолодым, с консервативными вкусами. Отсюда и отставание в эстетике лет этак на десять.
Но автором проекта, кстати, выбрали весьма «дорогого» Романа Клейна, автора Средних торговых рядов на Красной площади и Музея изящных искусств (ныне ГМИИ им. Пушкина). Клейн еще до корпуса на Петровке построил и реконструировал для Мюра и Мерилиза множество зданий в Москве, где размещались магазины компании.
Москвичи перестали ворчать на неоготику, едва войдя в новый магазин. Первые в Москве лифты для покупателей, первая справочная, первый ресторан в торговом помещении – все эти стандартные для нынешних универмагов вещи «Мюр и Мерилиз» привезли в Москву первыми. Магазин открыл новую эпоху московской торговли и мог бы стать такой же достопримечательностью города, как хельсинкский «Стокманн» – но в 1917 году все пошло другим путем.
В течение почти всего ХХ века, как видим, ничего британского в Москве не строилось. До самого 2000 года, когда на Краснопресненской набережной появилось новое здание посольства. А после – разыгрался настоящий роман Москвы с британскими архитекторами. Особенно – с только что прославившимся лондонским «Огурцом» Норманом Фостером. Проводилось множество конкурсов, в которых участвовали и которые выигрывали британцы – вспомнить хоть «Апельсин», который должен был заменить Центральный дом художника на Крымском валу. Но почти ничего из этого не было осуществлено по разным причинам.
Одно из приятных исключений – кампус инновационного центра «Сколково» (его можно увидеть с МКАДа в районе его пересечения со Сколковским шоссе). Автор проекта – британец танзанийского происхождения Дэвид Аджайе, признанный мировой эксперт по библиотекам, музеям и тому подобным общественным зданиям. Известны и его особняки – например, дома Александра МакКуина и Юэна МакГрегора.
Российский инновационный центр в исполнении Аджайе получился (как и надлежало) современным и не заигрывающим с экосредой, а скорее преодолевающим окружающий ландшафт. Гордая, «ершистая», «задиристая» постройка. В духе времени – и пожеланий заказчика.
Это единственная в Москве работа Захи Хадид, самой прославленной женщины-архитектора нашей эпохи. И вообще – одного из лучших мировых архитекторов и дизайнеров без скидок на пол. Жаль, что теперь уж точно единственная – Хадид скончалась в следующем, 2016, году.
На территории бывшей промзоны (Шарикоподшипниковская ул., 15) построили семиэтажный корпус в стиле так называемого деконструктивизма – нового глобального архитектурного стиля, проповедующего своего рода визуальную агрессию. Здания в этом стиле шокируют, выламываются из городской среды острыми углами – и это совершенно нормально и входит в планы архитекторов. В данном случае эпатажным жестом было собственно построить этот авангардный объем на юго-востоке Москвы, в традиционно непрестижной зоне. Но тут уж «деконструктивистами» проявили себя московские девелоперы – если все пойдет, как было задумано, «Доминион тауэр» начнет собирать вокруг себя качественную городскую среду нового поколения и станет локомотивом развития всей округи. Но пока дела идут с переменным успехом – до сих пор не все площади бизнес-центра сданы в аренду.